Тут только он понял, что отравился неизвестным корнем. Страдания были так велики, что Робинзон рад был смерти, чтобы прекратить их.
Вдруг послышались шаги приближающегося Пятницы. С испуганным видом он бросился к больному, встал на колени, несколько мгновений вглядывался в него, потом разразился отчаянными рыданиями.
— Пить! — едва пролепетал Робинзон, надеясь водой залить огонь, жегший его внутри.
Пятница схватил горшок парного молока, стоявший тут же, и поднес его к губам. С жадностью глотал Робинзон, от молока тошнота еще усилилась, и началась жестокая рвота. Ему казалось, что пришли последние минуты его жизни, то же самое думал, вероятно, и Пятница, он стоял рядом, дрожа всем телом и бормоча какие-то слова на родном языке.
Но, передохнув немножко, Робинзон почувствовал, что ему значительно легче: резь в животе прошла, сердце не замирало больше, оставалась только сильная слабость Глаза его закрылись сами собой, и он крепко заснул.
Судя по солнцу, день уж шел к вечеру, когда он проснулся. Ему было гораздо лучше. Возле сидел Пятница, большим листом отмахивая мух, под головой у Робинзона была подушка, принесенная из дому. Такая заботливость тронула его, он протянул руку Пятнице, улыбнулся и сказал, что здоров.
Дикарь пришел в неописанный восторг. Он вскочил с места, принялся скакать и кружиться, размахивая своим листом над головой.
Робинзон попробовал приподняться, но голова его закружилась, и он чуть не упал снова. Тогда Пятница, не слушая никаких возражений, схватил его и своими сильными руками понес, как маленького ребенка. Дома он бережно уложил больного в постель и опять уселся рядом, заботливо заглядывая в глаза. Робинзон едва мог уговорить его пойти приготовить себе какой-нибудь обед, потому что оказалось, что бедняга не ел весь день.
Три дня пролежал таким образом Робинзон, чувствуя легкую боль в животе, а, главное, сильную слабость. Вспоминалась ему часто его первая болезнь на острове, то, как он мучился, не имея сил добыть глотка воды, как одиноко и беспомощно лежал, тогда, как бесконечно тянулись часы выздоровления.
Теперь не то. Он видел, что каждая жалоба вызывает сочувствие на лице преданного человека, что все мысли этого человека направлены на то, чтоб помочь ему. Самая нежная мать не могла бы лучше ухаживать за больным сыном. Зная, что Робинзона тревожат необходимые работы по хозяйству, Пятница, не ожидая приказаний, поспевал повсюду и, между тем, находил время ухаживать за ним. Приготовляя обед, он применялся к вкусам Робинзона и давал его любимые кушанья.
Если лицо больного было невесело, он садился рядом и начинал петь песни на родном языке или старался завязать разговор по-английски. До сих пор успехи были неважны, он часто забывал самые обыденные слова, но теперь он изо всех сил старался говорить как можно больше и лучше.
На четвертый день Робинзон встал и вышел немного подышать чистым воздухом на дворик.
Пятница так и сиял от радости, он бегал из стороны в сторону, стараясь чем-нибудь услужить больному, ежеминутно оглядываясь на него и весело кивая головой.
— Отчего ты так радуешься моему выздоровлению, Пятница? — спросил его, наконец, Робинзон.
— Ты спас мне жизнь! — отвечал тот, склоняя голову и прикладывая руку к сердцу, — всегда помню!
Слезы навернулись на глаза Робинзона.
За услугу, оказанную почти бессознательно, по невольному желанию каждого спасти жизнь своего ближнего от жестокой смерти, этот благородный человек считает своей обязанностью служить и угождать ему, мало того — любит его всем сердцем, прощая и забывая, что, спасши ему жизнь, Робинзон обратил его почти в своего слугу и беспрестанно заставляет поступать против его вкусов и наклонностей.
Робинзону стало очень нехорошо на душе, нежная заботливость Пятницы даже мучила его, потому что он понимал, как мало заслуживал ее. Ему хотелось хоть лаской загладить свою прежнюю суровость. Но Пятницу смущало непривычное обращение, он, вероятно, приписывал его слабости и из сил выбивался, чтоб угодить Робинзону.
Как-то к обеду он испек удивительно вкусные лепешки. Протягивая руку за второй, Робинзон поинтересовался узнать, из чего они сделаны. Ничего не говоря. Пятница встал и подал ему тот самый корень, которым тот отравился. Робинзон так и ахнул.
— Неужели из этого? Да ведь это яд! Я от этого чуть не умер!
— Нет! — засмеялся черный повар, — это кассава. Сырой — умирает, на огне — очень хорошо!
Расспросив по возможности Пятницу, Робинзон, наконец, понял, что отравился корнем кассавы, о котором когда-то, еще дома, слышал рассказы, что им пользуются дикари вместо хлеба. Но для этого его растирают, выжимают весь сок и тогда пекут на огне.
Робинзону пришло в голову, что если бы он раньше не думал только о своем превосходстве над дикарем, так давно рассказал бы ему об этом растении. Так что вся болезнь его была следствием его самонадеянности и презрения к человеку, которого он считал ниже себя. А как часто в одинокие годы жизни на острове давал он себе слово в случае возвращения к людям быть всегда справедливым и добрым к ним, и вот сразу впал он в ошибку! Судьба свела его с человеком во многом лучше и добрее его самого, бывшим и сильнее и ловче, имевшим не мало знаний, не хватавших ему, но он не считал его равным, потому что тот был иной. О, как зол и неразумен он был! Робинзон мучился угрызениями совести и с нетерпением ждал своего выздоровления, чтоб переделать жизнь совсем на другой лад.
Силы его заметно прибывали, и скоро можно стало приниматься за работу. Это было настоящим праздником для Робинзона! Он решил трудиться так же усердно, как до появления Пятницы. Никаких приказаний больше не будет никогда. Правда, тот сильнее его, но зато с детства не привык к правильному труду и не понимает необходимости его. Робинзон надеялся, что, поживши подольше на острове и убедившись в пользе разных работ, он сам захочет принять в них участие. А пока не надо трогать его.
Пятница, видимо, очень удивлялся, что его не заставляют больше работать, несколько раз он выжидательно подходил к Робинзону, но тот не звал его с собой. Но скоро неокрепшие силы Робинзона доказали, что он слишком понадеялся на них. Проработав час или два, он так уставал, что не мог двинуть ни одним членом.
Настала, между тем, пора подготовить землю для посева. Это была большая и трудная работа, и Робинзон попробовал пригласить Пятницу с собой. Но, поработав с полчаса, тот ушел под каким-то предлогом. Дело было спешное, и Робинзон решил не оставлять лопаты, пока не обработает известной части поля. День был жаркий, солнце сильно пекло, и скоро он почувствовал, что голова начинает кружиться, а руки и ноги дрожат.
